И вновь о Пушкине. Кто мы все без него?

РАЗГОВОРЫ ПУШКИНА

„Как рву я на себе волосы часто, — говорит он (Пушкин), — что у меня нет классического образования; есть мысли, но на чем их поставить".

М. П. Погодин.

Когда Пушкин читал еще неизданную тогда главу поэмы своей [„Евгений Онегин"] при стихе:

Друзья мои, вам жаль поэта . . .

один из приятелей его сказал: „Вовсе не жаль!" — „Как так?" спросил Пушкин. — „А потому, — отвечал при­ятель, — что ты сам вывел Ленского более смешным, чем привлекательным. В портрете его, тобою нарисованном, встречаются черты и оттенки карикатуры". Пушкин до­бродушно засмеялся, и смех его был, повидимому, выра­жением согласия на сделанное замечание.

Кн. П. А. Вяземский

Одна умная женщина, кн. Голицына, урожденная гр. Шувалова, известная в конце минувшего столетия своею любезностью и французскими стихотворениями, царствовавшая в петербургских и заграничных салонах, сердечно привязалась к Татьяне [из „Евгения Онегина"], Однажды спросила она Пушкина: „Что думаете вы сде­лать с Татьяною? Умоляю вас, устройте хорошенько участь ее". — Будьте покойны, княгиня, — отвечал он, смеясь, — выдам ее замуж за генерал-адъютанта. — „Вот и прекрасно, — сказала княгиня. — Благодарю".

Кн. П. А. Вяземский

«Приехал в Апраксино Пушкин, сидел с барышнями и был скучен и чем-то недоволен — так говорила На­стасья Петровна. Разговор не клеился, он все отмалчи­вался, а мы болтали. Перед ним лежал мой альбом, говорили мы об „Евгении Онегине", Пушкин молча ри­совал что-то на листочке. Я говорю ему: зачем вы убили Ленского? Варя весь день вчера плакала!

Варваре Петровне тогда было лет шестнадцать, собой была недурна. Пушкин, не поднимая головы от альбома и оттушевывая набросок, спросил ее:

„Ну, а вы, Варвара Петровна, как бы кончили эту дуэль?"

„Я бы только ранила Ленского в руку или в плечо, и тогда Ольга ходила бы за ним, перевязывала бы рану, и они друг друга еще больше бы полюбили".

„А знаете, где я его убил? Вот где", — протянул он к ней свой рисунок и показал место у опушки леса.

„А вы как бы кончили дуэль?" — обратился Пушкин к Настасье Петровне.

„Я ранила бы Онегина; Татьяна бы за ним ходила, и он оценил бы ее, и полюбил ее“.

„Ну, нет, он Татьяны не стоил", — ответил Пушкин.

А. П. Новосильцева

На бале у Ла-Ферроне (французский посол в Петербурге) все и даже сам государь были в мундире и в ленте; один Пушкин был во фраке. Он проходил близко мимо государя. Государь остановил и спросил его: „Кто ты такой?" —Я Пушкин.—„Я не знаю, кто ты такой?"— Я дворянин Пушкин. — „Вздор! Если бы ты был дворянином, ты бы явился в дворянском мундире; ты видишь, все в мундирах, ты один во фраке".

П. И. Бартенев.

Спросили Пушкина на одном вечере про барыню, с которой он долго разговаривал, как он ее находит, умна ли она?—„Не знаю,— отвечал Пушкин очень строго и без желания поострить (в чем он бывал грешен): — ведь я с ней говорил по французски".

Кн. П. А. Вяземский.

Недавно был литературный обед, где шампанское и венгерское вино пробудили во всех искренность ... Пуш­кин сказал: „Меня должно прозвать или Николаевым, или Николаевичем, ибо без него я бы не жил. Он дал мне жизнь и, что гораздо более, — свободу: виват!“.

Из записки фон-Фока

фон-Фок Максим Яковлевич (1777—1831), управляющий III Отде­лением собственной его величества Канцелярии, правая рука Бенкен­дорфа, глава агентурной разведки; он ближайшим образом осуществлял бдительный надзор за Пушкиным.

После Июльской революции 30-го года, Пушкин гово­рил: „Странный народ! Сегодня у них революция, а завтра все столоначальники уже на местах, и административная махина в полном ходу".

Кн. П. А. Вяземский

Однажды после обеда, когда перешли в кабинет и Пушкин, закурив сигару, погрузился в кресло у камина, матушка начала ходить взад и вперед по комнате. Пуш­кин долго и молча следил за ее высокой и стройной фигурой и, наконец, воскликнул: „Ах, Софья Федоровна, как посмотрю я на вас и на ваш рост, так мне все ка­жется, что судьба меня, как лавочник, обмерила".

Ф. [И.] Тимирязев

Вскоре по выходе „Повестей Белкина" я на минуту зашел к Александру Сергеевичу, они лежали у него на столе. Я и не знал, что они вышли, а еще менее подо­зревал, что автор их — он сам.

„Какие это повести? И кто этот Белкин?" спросил я, заглядывая в книгу.

„Кто бы он там ни был, а писать повести надо вот этак: просто, коротко и ясно".

Далее я не хотел расспрашивать.

П. Миллер

Пушкин шел по Невскому проспекту с Соболевским. Я шел с ними, восхищаясь обоими. Вдруг за Полицейским мостом заколыхался над коляской высокий султан. Ехал государь... [Соболев­ский] тогда только-что вернулся из-за границы и носил бородку и усы цветом ярко-рыжие. Заметив Государя, он юркнул в какой-то магазин, точно в землю прова­лился ... Пушкин рассмеялся своим звонким, детским смехом и покачал головою: „Что, брат, бородка-то фран­цузская, а душенка-то все та же русская?"

Гр. В. А. Соллогуб

Однажды был неурожай, и у одного бедного мужика хлеба не было и денег не было, купить не на что. „Пойду, говорит, попрошу у Пушкина: не даст ли сколько-ни­будь хлеба". Подходит он к селу, а около села—большой лес, ельник; из этого леса выходит навстречу мужику Пушкин. „Здравствуй", говорит ему мужик, а Пушкин спрашивает его: „Куда идешь?“ — „Да вот, батюшка, иду к вашему барину попросить хлеба, не даст ли сколько- нибудь". А Пушкин говорит ему: „Голубчик, у нашего барина-то и хлеба нет, — больно горазд пьянствовать, все пропил!" Но мужик его не послушал, пошел в село,— а Пушкин — лесом, да скорей в дом. Покудова мужик подходил к дому, а Пушкин уж в дому и посылает к му­жику своего слугу спросить, не встречал ли он кого- нибудь по дороге, в лесу. „Батюшка, -- говорит мужик, — встретил; только не знаю кого, как будто какой холоп или лакей: рубашка красная, шляпа соломенная, волосы курчавые и книжка под мышкой". Пушкин рассмеялся, что мужик его назвал холопом, и дал ему хлеба, сколько было нужно.

Воспоминания крестьянина 75 лет Афанасия Васильева о Пуш­кине. „Спб. Ведомости" 1899, № 130.

... Маменьке вздумалось было, чтобы я принялась зубрить грамматику... Ломоносовскую. Я принялась было, но, разумеется, это дело показалось мне адским муче­нием. „Пушкин, заступитесь!" И что ж вы думаете? Стал он говорить маменьке, и так это убедительно, что та и совсем смягчилась. Когда же Пушкин сказал: „Я вот отродясь не учил грамматики и никогда ее не знал, а слава Богу, пишу помаленьку и несовсем безграмотен», тогда маменька окончательно отставила Ломоносова.

М.И.Осипова

Французский язык знал он в совершенстве. „Только с немецким не мог я сладить, — сказал он однажды. Выучусь ему, и опять все забуду: это случалось уже не раз".

К. Полевой

Пел это он в девятницкую нашу ярмарку с нищими Лазаря и деньги собирал. Народу набилось столь много, что в воротах ни пройти, ни проехать. А тут сам г. ис­правник идет — нет ему хода, да и только. Осерчал, кри­чит: „Взять его мол под арест!“

Вот двое соцких и повели Пушкина. Тот идет себе ничего. Только вдруг это ему навстречу становой пристав.

„Александр, говорит, Сергеич! Куда это вы, ба­тюшка?" — Да, вот, говорит, под арест ведут. — „Кто же это вас арестовал?" — Исправник. — „ Да Бог с вами, ступайте домой". А Пушкин-то: „Нет, говорит, не хочу. Арестован и пойду".

В.Острогорский со слов Святогорского мещанина. „Мир Божий" 1898, № 9, стр. 222—223.