Мысли вслух

"...Вот в эти дни, лежа больным, я перечитываю «Капитан­скую дочку» Пушкина. Как живо проносятся все впечатле­ния, пережитые когда-то в детстве, при первом чтении этой удивительной вещи! Чем она удивительна? Тем, что так за­хватывает общечеловеческое, и так просто, так любовно ко всему человеческому! Понятен и по-своему мил и Пугач, по­нятны русские мужики и казаки, - понятен и по-своему Швабрин, которого Марья Ивановна своим нравственным чутьем так не любит и в то же время каким-то уголком жен­ской души вниманием его заинтересована! О других не гово­рю уж! Особенно прост, мил и понятен сам рассказчик Гри­нев, от имени которого говорит сам Пушкин, в самом деле, всечеловек, обнимающий своей широкой душой всякого че­ловека!

Сейчас я уловил мотив из «Капитанской дочки», несколь­ко поясняющий то, что я писал <...>. Та доминанта на лицо вне и независимо от меня <...> достаточно просто и хорошо дана не в ком другом, как в Пушкине и вот в его герое - Гри­неве. И сам Пушкин и, наверное, его Гринев не раз изменя­ли своей доминанте. Вот Вл. Соловьев думает, что Пушкин и умер тогда, когда ему нечем стало жить от измены своей доминанте! Но драгоценная доминанта, которой он обладал и которая выявлялась в нем в часы вдохновения, была в раскрытости всему человеческому и всякому человеку, кто бы он ни был.

И вот что характерно: Швабрин называет Гринева - все-человека - Дон Кихотом! Вот я почувствовал, что ведь и я слава Богу, Дон Кихот. <...> Пусть так! Но кто же сам Швабрин? Для меня несомненно, что это тот же Печорин, «герой нашего времени» (т. е. времени Лермонтова), тот же Онегин наконец тот же лермонтовский Демон! Это все один и тот же ряд! Герой российского барского байронизма! В то самое вре­мя, как в Германии дошли до идеализации солипсического человека с собственным Двойником в философии Фихте, Шеллинга и Гегеля, у нас и России наша барская культура идеализировала его в «герое нашего времени» и Демоне. Мо­жет быть, что и сейчас еще не понимают со всею значитель­ностью пройденного тогда пути, не вполне понимают и зна­чения Демона в душе Лермонтова. Может быть, сам не желая того, Лермонтов поставил тогда перед людьми критический вопрос о значении всей индивидуалистической культуры про­славленной Европы, в которой люди сатанеют от одиноче­ства в себе, от безвыходной замкнутости со своим Двойником, от неумения выйти из самодовольных и самоуспокоенных те­орий о мире и людях к самому миру и самим людям. Гордый, самоуверенный, самозамкнутый и в то же время мучающий­ся и жарящийся в своем собственном соку: вот тот, который издевается над Дон Кихотами! "

1927