Блестящее исследование Созерцателя.

«История должна сохранить сии смиренные имена».

(А.С. Пушкин)

Это был, выражаясь современным языком внутренний вооруженный конфликт, рассматривавшийся до революции в качестве «бунта», а после нее в качестве «крестьянская войны», а то и «революции». Однако по своим масштабам этот так называемый «бунт» не шел ни в какое сравнение с восстаниями И. Болотникова или С. Разина. Эта была по сути полномасштабная война, охватившая весь Оренбургский край, Урал, Приуралье, Западную Сибирь, Среднее и Нижнее Поволжье. И имя этой войне было «Пугачевщина».

Для тогдашней России она означала открытие нового фронта: страна уже вела войну с Турцией и вынуждена была приводить в чувство польских конфедератов. Третий фронт – это было уже слишком.

Против правительственных войск действовали до 100 тысяч боевиков, вооруженных не только саблями, пиками и пищалями, но и современными полевыми орудиями. Правительство вынуждено было пойти на крайние меры и снимать с турецкого фронта части, посылая их вглубь страны – к Оренбургу. Значительно уступая на первых порах мятежникам в численности и оснащенности артиллерией, эти части часто терпели поражения и вынуждались к ретирадам, а растянутые в линию крепости-поселения с их неизменной пушкой петровских времен, были обречены.

Мятежники торжествовали.

«И эти люди колебали государство», - записывает в своей «Истории пугачевского бунта» («Истории Пугачева») А.С.Пушкин.

…Пушкин дал название своему труду «История Пугачева». Однако когда Николаю Павловичу, ставшему по сути РЕДАКТОРОМ этого труда, был подан на подпись указ о выдаче поэту денег на печатание, то Царь изменил заглавие на «Историю Пугачевского бунта». «Государь император переменил слова указа не потому, что тут полагалась ошибка, а рассуждая, что преступник, как Пугачев, не имеет истории». (Т. Г. Зенгер «Николай I — редактор Пушкина» («Лит. наследство»// Литературная энциклопедия: в 11т. М., 1929-1939, тт. 16—18, 1934. С. 527-528).

Николай Павлович был, скорее всего, прав.

Вообще-то Пугачева, корректнее всего было бы называть «вором». Именно так и называет новоявленного «Петра Третьего» комендант Белогорской крепости Иван Кузьмич Миронов и его возможный исторический прототип отважный капитан Дмитрий Камешков.

«Ворами» на Руси издавна называли политических преступников («Хлыновские бояре – воры», «Тушинский вор»). Примеры можно множить. Думается, самозванцев следует определять именно так.

Пушкин написал «Историю Пугачева» прежде «Капитанской дочки». А посему при последовательном чтении этих произведений для читателей-современников Пушкина, некоторые эпизоды повести и имена ее героев не могли не восприниматься в качестве своеобразных «цитат».

… Степь. Глушь. Тишина.

Крепости, более похожие на деревеньки, обнесенные забором, спасающие разве что от стрел.

Гарнизоны этих «фортеций» числом в сотню штыков - «инвалидные команды».

Непременные «экзерциции».

«Ать-два, ать-два». «Коли-руби!» «Пуля – дура, штык - молодец!»

И тянут здесь - что офицеры, что солдаты - суровую армейскую лямку.

Пообвыкли.

Привыкли к этим местам и их жены, давно переставшие бояться нехристей в рысьих шапках и их истошного визга.

Гарнизонная тоска для молодого офицера.

Чтение запоем. Переписывание книг. Сочинительство.

Скромный и патриархальный офицерский быт.

Зайдем вместе с Пушкиным в дом коменданта такой крепости, да хоть к капитану Ивану Кузьмичу Миронову.

Лубочные картинки на бревенчатых стенах - в память о боевом прошлом хозяина дома - взятии Кистрина и Очакова. А вот и женины любимые – «Похороны кота», «Выбор невесты».

«Ну и что с того, что Кистрин не взяли? Непременно бы взяли, кабы не вышел приказ на Цорндорф усиленно маршировать! А там такая сеча была. По колено в крови стояли, и ничего нам их хваленый Фридерик сделать не смог. Сам кровью умылся!

А вот прапорщик Воронов из Тобольского гарнизона, так тот в деле при Кунерсдорфе был. Знатная баталия: «Все наше. И все рыло в крови!»

И премьер-майор Харлов - Захар Иванович «попов сын» комендант Нижнеозерской. Он тоже под Цорндорфом насмерть стоял. Еще и при Кунерсдрорфе в деле побывал. Потом под Петербургом служил, а потом ляхов-конфедератов уму разуму учил: под Ченстоховом, Люблином, Краковом.

И капитан Сурин Петр Иванович – подчиненный его. В тех же баталиях кровь проливал: и под Гросс-Егерсдорфом, и под Цорндорфом, и под Пальцигом.

А вот секунд-майор Веловский Иван Федорович - крестьянский сын - комендант Рассыпной – тож с пруссаками воевал. Дважды ранен был.

И Билов Христиан Христианович – бригадир Оренбургский обер-комендант - тоже Семилетнюю прошел.

Ну и Елагин Григорий Миронович (1717 - 1773) – полковник, Татищевой фортеции комендант. Дворянин. Он еще при Анне Иоанновне служил, с Минихом «в Турские походы» ходил. Очаков брал.

В общем все друг друга знают, ездят друг к другу в гости, женят своих детей. Да и за кого ж еще своих дочерей выдавать как не за сыновей своих сослуживцев? Более и не за кого. И гуляют потом на их свадьбах. Простых русских свадьбах. И поют и пляшут.

А потом после доброй чарки вспоминают минувшие дни. И битвы, в которых рубились они.

Гарнизоны невелики: если сотня штыков наберется, так и хорошо. Так что служба в крепостях – род семейного дела. А в большой семье – все как в семье. И ссоры и примирения. Подчиненные у коменданта – те же дети родные. А детей надо в строгости держать. Для их же пользы.

Пришлют, бывало, за «шалости» из Петербурга какого гвардейца-вертопраха, чтоб Артикул воинский не нарушал да Бога помнил. Ничего: послужит – пообтешется.

Посмотришь на этих отцов-командиров взглядом постороннего и улыбнешься, а как биографию их вспомнишь, сразу поймешь - кремень-люди.

И всему в этой жизни истинную цену знают.

«Сам погибай, а товарища выручай!»

«Мы люди служивые-присяжные».

Так-то, соколики!

И дрались отчаянно и погибли все в пугачевских баталиях. Однако Присяге никто из них не изменил.

Отечественные исследователи издавна считают, что печатание «Истории Пугачевского бунта» Государь Николай Павлович дозволил с целью устрашения дворян-крепостников: «Смотрите, мол, доиграетесь! Дождетесь новой пугачевщины пуще прежней!» А чтобы слабонервные господа дворяне не падали в обморок, повелел он Александру Сергеевичу кой-какие места из «Истории» вычеркнуть. Вот это, к примеру:

«В Озерной старая казачка (Разина) [целый] каждый день бродила над Яиком, клюкою пригребая к берегу плывущие трупы и приговаривая: не ты ли мое детище? не ты ли мой Степушка? не твои ли черны кудри свежа вода моет? и видя лицо незнакомое тихо отталкивала труп». (Т. Г. Зенгер (Цявловская) «Николай I — редактор Пушкина» («Лит. наследство», тт. 16—18, 1934), с. 527).

«Лучше выпустить ибо связи нет с делом» - начертал на полях Государь.

Или вот это: «Ночью Пугачев отступил, претерпев незначительный урон и не сделав вреда осажденным. Утром из города высланы были невольники, под прикрытием казаков, срыть мишень и другие укрепления, а избу разломать. В церкве, куда мятежники приносили своих раненых, видны были на помосте кровавые лужи. Оклады с икон были ободраны, напрестольное одеяние изорвано в лоскутьи. Церковь осквернена была даже калом лошадиным и человечьим). (А.С. Пушкин. «История Пугачева»).

Сам же Пушкин, записывает в своем дневнике: «Государь позволил мне печатать Пугачева; мне возвращена моя рукопись с его замечаниями (очень дельными)».

Да. Было в труде Пушкина Государево да и авторское ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ.

Но как всякое пушкинское сочинение оно имеет и много иных смыслов. И одним из них наверняка было: «Служи ЧЕСТНО, кому присягнешь!»

Ведь с момента мятежа на Сенатской прошло всего-то восемь лет!

Так что была «История Пугачева» еще и большим-пребольшим НАЗИДАНИЕМ, как верно и честно нужно служить Государю.

Тех из дворян, кто во время бунта Государыне изменил, можно пересчитать по пальцам. Первый - поручик Шванвич, присягнувший самозванцу. Правду сказать, оставили его живым по просьбе солдат-гренадер да и бежал потом от «Петра Федоровича» и сдался властям.

А еще капитан Мертвецов, от которого и следов-то никаких не осталось.

Ну да. Встретил семидесятилетний капитан злодея с хлебом солью. Сдал ему начальство над городом… Так у него в Заинске мужики взбунтовались. И о детях-внуках в самую пору подумать было. Не об себе – свой-то век он отжил.

Дрогнул старик.

Вот и взял грех на душу…

А больше-то кто присяге изменил?

В сущности смалодушничали весьма немногие.

И о них также написал в свое «Истории Пугачева» Пушкин: «В тридцати верстах от Сакмарского городка находилась крепость Пречистенская. Лучшая часть ее гарнизона была взята Биловым на походе его к Татищевой. Один из отрядов Пугачева занял ее без супротивления. Офицеры и гарнизон вышли навстречу победителям. Самозванец по своему обыкновению принял солдат в свое войско, и в первый раз оказал позорную милость офицерам».

Вот и Государыня-матушка отписала по поводу одного из таких офицеров (М.Шванвича, ставшего прообразом Алексея Швабрина) резолюцию: «…забыв долг присяги, слепо повиновался самозванцевым приказам, предпочитая гнусную жизнь честной смерти».

Что ж, у Государыни Императрицы были на то свои резоны. И главный из них – НАЗИДАНИЕ. Да и вольно ей было в Петербурге – уже в полной безопасности – такое отписывать…

Ну да теперь Бог им всем судья.

«Эти кони истлели,

И сны эти очень стары…»

На войне как на войне, тем более, что и война была особая. Внутренняя.

«Мятежники и отряды, их преследующие, - писал Пушкин, - отымали у крестьян лошадей, запасы и последнее имущество. Правление было повсюду пресечено. Народ не знал, кому повиноваться. На вопрос: кому вы веруете? Петру Федоровичу или Екатерине Алексеевне? мирные люди не смели отвечать, не зная, какой стороне принадлежали вопрошатели».

Но проследим судьбы уже упомянутых нами героев и их близких:

Премьер-майора Харлова Захара Ивановича – 39 лет.

Капитана Сурина Петра Ивановича – 35 лет.

Секунд-майора Веловского Ивана Федоровича - 48 лет.

Бригадира Билова Христиана Христиановича – 50 лет.

Полковника Елагина Григория Мироновича - 56 лет.

Прапорщика Василия Воронова – 35 лет.

Капитана Дмитрия Камешкова – 39 лет.

И предоставим слово Пушкину: «Берегись, государь, сказал ему старый казак: «неравно из пушки убьют». – «Старый ты человек», отвечал самозванец: «разве пушки льются на царей?» - Харлов бегал от одного солдата к другому, и приказывал стрелять. Никто не слушался. Он схватил фитиль, выпалил из одной пушки и кинулся к другой. В сие время бунтовщики заняли крепость, бросились на единственного ее защитника, и изранили его. Полумертвый, он думал от них откупиться, и повел их к избе, где было спрятано его имущество. Между тем за крепостью уже ставили виселицу; перед нею сидел Пугачев, принимая присягу жителей и гарнизона. К нему привели Харлова, обезумленного от ран и истекающего кровью. Глаз вышибенный копьем, висел у него на щеке. Пугачев велел его казнить, и с ним прапорщиков Фигнера и Кабалерова, одного писаря и татарина Бикбая. Гарнизон стал просить за своего доброго коменданта; но Яицкие казаки, предводители мятежа, были неумолимы. Ни один из страдальцев не оказал малодушия. Магометанин Бикбай, взошед на лестницу, перекрестился и сам надел на себя петлю. На другой день Пугачев выступил, и пошел на Татищеву.

В сей крепости начальствовал полковник Елагин. Гарнизон был умножен отрядом Билова, искавшего в ней своей безопасности. Утром 27 сентября Пугачев показался на высотах, ее окружающих. «Крепостные казаки ему передались. Раненый Елагин и сам Билов оборонялись отчаянно. Наконец мятежники ворвались в дымящиеся развалины. Начальники были захвачены. Билову отсекли голову. Все офицеры были повешены. Несколько солдат и башкирцев выведены в поле и расстреляны картечью. Прочие острижены по-казацки, и присоединены к мятежникам. Тринадцать пушек достались победителю».

А вот судьба самого секунд-майора Веловского Ивана Федоровича

25 сентября 1773 г. крепость была атакована войском Е.И.Пугачева числом до тысячи человек. Поначалу защитники (числом чуть более сотни) отбивали атаки артиллерийским огнем, но после того, как местные казаки, разломав две крепостные стены, впустили пугачевцев внутрь, солдаты прекратили сопротивление. Лишь Веловский да его офицеры, запершись в комендантском доме, продолжали отстреливаться из окон. Но вскоре, выломав дверь, мятежники ворвались в дом. В тот же день Веловский, капитан Н.Савинич, поручик А.Кирпичев, прапорщик В.Осипов, местный казачий атаман А.Орлов и священник И.Ларионов были казнены.

Итак, «ни один из страдальцев не оказал малодушия». Тем не менее, Пушкин особо выделяет поведение тридцатидевятилетнего капитана Камешкова и тридцатипятилетнего прапорщика Воронова. «История должна сохранить сии смиренные имена», пишет он в своей «Истории Пугачева».

«…Пугачев, в красном казацком платье, приехал верхом в сопровождении Хлопуши. При его появлении солдаты поставлены были на колени. Он сказал им: прощает вас Бог и я, ваш государь Петр III, император. Вставайте! Потом велел оборотить пушку и выпалить в степь. Ему представили капитана Камешкова и прапорщика Воронова. - Зачем вы шли на меня, на вашего государя? спросил победитель. - "Ты нам не государь", отвечали пленники: "у нас в России государыня императрица Екатерина Алексеевна и государь цесаревич Павел Петрович, а ты вор и самозванец". Они тут же были повешены. - Потом привели капитана Башарина. Пугачев, не сказав уже ему ни слова, велел было вешать и его. Но взятые в плен солдаты стали за него просить. Коли он был до вас добр, сказал самозванец, то я его прощаю. И велел его так же, как и солдат, остричь по-казацки, а раненых отвезти в крепость. Казаки, бывшие в отряде, были приняты мятежниками, как товарищи».

А ведь Харлов, Веловский и Сурин могли встречаться с Пугачем в «прусскую кампанию». И все они тогда были в едином строю…

Глубоко трагичны и судьбы жен и детей офицеров, до последнего защищавших свои крепости.

Вот история юной Татьяны Харловой - жены премьер-маиора Харлова, рассказанная Пушкиным. В последний момент комендант все-таки успел отправить ее к из Нижнеозерской крепости в соседнюю Татищеву - к ее родителям. С ее отца - полковника Елагина, - «человека тучного, содрали кожу; злодеи вынули из него сало, и мазали им свои раны». Ее мать - изрубили.

Сама Татьяна Григорьевна, накануне овдовевшая, «приведена была к победителю, распоряжавшему казнию ее родителей. Пугачев поражен был ее красотою, и взял несчастную к себе в наложницы, пощадив для нее семилетнего ее брата. Молодая Харлова имела несчастье привязать к себе самозванца».

Именно благодаря ей Пугачев приказал похоронить тела им повешенных при взятии крепости.

Сюжет почище «Антигоны»!

Юная красавица встревожила подозрения ревнивых злодеев:

- Ишь, без спросу к нему в любое время ходит!

- Нас на бабу променял!

- Сучка дворянская!

- Да мы их душили-душили!

И как ни силен был «пахан», а пойти супротив своих подельников не осмелился, уступив их требованию и предав им свою очередную жену.

Татьяна Харлова и семилетний брат ее, пишет Пушкин, «были расстрелены. Раненые, они сползлись друг с другом и обнялись».

Такой могла быть судьба и Марьи Ивановны Мироновой – капитанской дочки.

Трагична и судьба Ирины Даниловны Веловской - жены коменданта Рассыпной крепости секунд-майора И.Ф.Веловского.

После взятия Рассыпной и гибели мужа Веловская вместе с дочерью – тоже Татьяной - оказались в плену и следовали в обозе мятежников до Татищевой крепости. Вскоре была захвачена и она. Веловская попыталась подговорить пленных солдат на побег в Оренбург. Отважная, не теряющая самообладания в критической ситуации женщина! Ну чем не Василиса Егоровна Миронова? Однако кто-то донес на нее. Вдобавок ее изобличили в сокрытии крупной суммы денег. Как отмечает Пушкин, «ее удавили».

Чудом уцелевшую малолетнюю дочь Веловского - Татьяну - взяла к себе на воспитание Марина Ивановна Сурина - вдова геройского капитана Петра Сурина, посланного З.И.Харловым на подмогу И.Ф.Веловскому с небольшой командой гарнизонных солдат и казаков. Однако в неравном бою капитан Сурин был взят в плен и повешен пугачевцами.

Татьяна Веловская умерла восемнадцати лет от роду.

Вот вам и еще одна возможная судьба капитанской дочки Маши Мироновой.

А о Петре Сурине была сложена простая и суровая солдатская песнь. Пушкин записал ее со слов местных старожилов и привел фрагмент из нее в примечаниях к «Истории Пугачева»:

«Из крепости из Зерновой

На подмогу Рассыпной

Вышел капитан Сурин

Со командою один…»

Попробуйте послужить так, чтобы ваши подчиненные сложили о вас по вашей смерти песню! Для того надобно быть настоящим отцом-командиром.

Был, правда, и еще один Сурин - Иван Миронович (1735- 1775) – не то родственник, не то однофамилец Петра Ивановича. Но об нем известно гораздо менее.

Итак, Сурин. Уж не Зурин ли это - гусарский ротмистр и игрок, потчевавший Петрушу Гринева пуншем и повторявший при этом, что «к службе надобно привыкать»? Именно в его, Зурина, отряде провел Петруша заключительный период кампании против Пугачева.

Воскресший «Петр Федорович» не может лишь казнить: он должен быть еще и милосерд.

Известна история с дочерью казачьего капрала Нижнеозерной крепости С.Киселева Пелагеей Киселевой. Когда казаки-пугачевцы, ворвавшиеся в Нижнеозерную крепость, пришли в дом к Киселеву, чтобы забрать имущество коменданта крепости З.И.Харлова и стали выносить узлы и сундуки с его добром, 17-летняя Пелагея бросилась к казакам в ноги и, указывая на один из сундуков, воскликнула: "Государи, я невеста, этот сундук мой".

Глаза у Пугачева засверкали. «Кто из моих людей смеет обижать сироту?» — закричал он.

Только что много кого осиротивший, он уже выступал в роли защитника сирых и обиженных. В итоге сундук с приданым девицы Киселевой оказался в целости и сохранности. Пригодилось ли ей оно впоследствии – Бог весть. Во всяком случае, до 1778 г. Пелагея Киселева замужем еще не была и числилась незамужней в перечне членов семьи Степана Киселева, явившихся к исповеди и причастию.

Сам же С.Киселев состоял в добром знакомстве с комендантом З.И.Харловым, который стал крестным отцом его сына Ивана. Степан Киселев являлся очевидцем захвата Нижнеозерной мятежниками и свидетелем гибели Харлова.

Этот рассказ был записан Пушкиным 20 сентября 1833 г. со слов Ивана Киселева.

 Два Гринева

В «Истории пугачевского бунта» трижды упоминается подполковник Гринев. Упоминается как мужественный и инициативный командир. Данные о нем приводил в своем капитальном трехтомном исследовании «Пугачев и его сообщники (По неизданным источникам)» и известный русский военный историк генерал-лейтенант Н.Ф.Дубровин (1837 – 1904).

В 25-томном «Русском Биографическом Словаре» А.А. Половцова (М., 1896 - 1918) упоминаются несколько старинных родов Гриневых, однако выяснить, к какому именно относится подполковник П.Б.Гринев, оказалось весьма затруднительным. Известно лишь, что большинство родов Гриневых имели вотчины и поместья в Орловской и Курской губерниях.

Петр Борисович Гринев родился в 1731году и происходил из «штаб-офицерских детей», владея сотней душ крепостных. В военную службу вступил, будучи 17 лет от роду - в 1748 году. В молодые годы служил в младших офицерских чинах гвардии; затем перешел в армейские полки. Так и хочется спросить вслед за пушкинским героем: «Зачем изволили вы перейти из гвардии в гарнизон? Чаятельно, за неприличные гвардии офицеру поступки?» Однако о сем история умалчивает и ответствовать на эти вопросы можно нейтральными и ничего не проясняющими словами Петруши Гринева: «Такова была воля начальства».

Петр Борисович быстро продвигался по службе: в 1760 году он был произведен в капитаны, в 1768 - секунд-майоры, в 1770 - премьер-майоры, в 1771 – подполковники.

С конца декабря 1773 - командир 22-й легкой полевой команды. Находясь со своей командой в составе бригады генерала П.Д.Мансурова, участвует в боевых действиях на территории Заволжья, был в боях под Красноярской крепостью, Ставрополем. В ходе последующего продвижения к Оренбургу принимал участие в сражении 22 марта 1774 у Татищевой крепости. В 1775 Гринев произведен в полковники, в 1779 - в генерал-майоры.

Скончался П.Б.Гринев по одним данным в 1785-м, по другим - в 1786 году.

Подполковник Гринев упоминается в архивных заготовках к «Истории Пугачева» (Пушкин. Т. IX. С.635, 638, 639, 643, 712) и в тексте самой «Истории» (Там же. С.43, 44, 47, 151). Сведения о нем имеются в опубликованной Пушкиным «Летописи» П.И.Рычкова, а также в пушкинском ее конспекте (там же. С. 357-359, 770). Кроме того, имя П.Б.Гринева упоминается в «Записках» Г.Р.Державина в Отделении III на стр. 42-43. (Державин Г.Р. Записки. М: Мысль, 2000).

Был и другой Гринев, чья судьба в некоторых своих эпизодах удивительным образом напоминала историю литературного Петруши Гринева, - Алексей Матвеевич Гринев.

Сей Гринев на момент пугачевщины был отставной поручик, помещик Старооскольского уезда. 27 сентября 1774 г. он был арестован на основании показаний Ф.А. Неустроева и доставлен в Харьков, где на допросе в губернской канцелярии решительно отвергал выдвинутое против него обвинение в получении указа от Е.И. Пугачева (ЦГАДА. Ф.6.Д.512.Ч.1. Л.381 — 381об.).

Аналогичные показания Гринев дал и на допросе в Москве, в Тайной экспедиции Сената 28 ноября 1774 г. (там же. Л.437 — 439об.). 12 января 1775 г. Гринев был освобожден с выдачей оправдательного паспорта.

О Федоре Агафоновиче Неустроеве, крестьянине Ливенского уезда, отставном солдате, служившем в июле-августе 1774 г. в войске Е.И. Пугачева следует сказать особо.

После поражения Пугачева в битве под Черным Яром (25.VIII.1774) Неустроев бежал на Украину, но вскоре был схвачен, содержался под следствием в Краснокутске и в Харькове. На допросах с пристрастием, проще говоря, под пытками, дал показания о том, будто он, Неустроев, и шестеро других пугачевцев были посланы Пугачевым в селения Воронежской губернии и Украины с указами к проживавшим там отставным офицерам (в том числе и к поручику А.М. Гриневу). В «Указах», якобы, содержались предписания уговаривать крестьян к поддержке Пугачева и отправлять добровольцев в указанные им пункты Нижнего Поволжья. Неустроев умер в харьковском остроге 24 сентября 1774 г. Когда при допросе в Симбирске П.С. Потемкин ознакомил Е.И. Пугачева с показаниями Неустроева, то Пугачев признал за достоверные.

Как бы там ни было, а формально из судеб двух исторических Гриневых и могла выйти судьба литературного персонажа - прапорщика Петра Гринева.