"Мне очень хочется понять, почему А.С. Пушкин так завладел сердцами русских людей?"
/ Валентин Семенович в предисловии к сборнику " Поэт и судьба" рассказывает о том, что его сомнения, нужна ли кому нибудь сегодня эта книга, были побеждены письмом 17 летней Нади Смирновой из Ярославской области. Письмо, действительно, озвучивает такие вопросы, которые еще раз свидетельствуют о том, что Пушкин: его слово, его личность- продолжает будить Россию - Татьяна МАСС/
"А темным фоном и даже как бы в унисон – навязчивое чувство, уже привыкшее укладываться в пушкинские строки «... средь новых поколений Докучный гость и лишний, и чужой»: наступила новая эра, которую все чаще называют посткультурной, идет новое человечество, экономическое человечество, – нужно ли ему то, что называли культурой поколения, укорененные в классической традиции, на Руси знаменуемой именем Пушкина?
Не останется ли эта традиция берегом, отдаляющимся за кормой, достоянием истории, в лучшем случае предметом для игры в бисер в рафинированной среде знатоков? Что это будет за культура и какая это будет Россия? И к кому «средь новых поколений» мира тотального рынка и глобальной информатизации, делящего людей на стадо потребителей и элиту знатоков, – к кому обращаться мне, всегда адресовавшемуся к просто людям, ко всем? Между знатоками я никогда не был вполне своим (патриархи пушкиноведения С. М. Бонди, Д. Д. Благой, Т. Г. Цявловская, их ученики и последователи меня откровенно не принимали); те же, кто откликался как своему – Чуковский и Ахматова, Твардовский и Свиридов, Домбровский, Астафьев и Солженицын, – это просто люди. Кому в потребительскую эру нужно будет то, что я делал и делаю, кроме тех, кто родился и сформировался в минувшем веке?
И вот, на следующий день после приезда в деревню, мне приносят письмо. Факт настолько необычайный и ошеломительный, что я, подобно обитателям Обломовки, долго верчу в руках конверт (Ярославская область, Ростовский район, поселок С., улица, дом, квартира), словно сквозь него пытаясь угадать, что бы там внутри могло быть. За все двадцать лет, что мы живем – подолгу, порой по полгода – в нашей Махре, писем сюда мне никто не писал. Ездить – ездят, но почтового адреса никто из знакомых не знает, да я и сам толком не помню. А тут письмо от незнакомого человека. Точнее – незнакомки. Подробный, с индексом, адрес. Разборчивый, аккуратный, некрупный почерк на оборотах канцелярских бланков («Лист 4 приложения к форме 3. Виды работ... Трудовые затраты...»):
"Здравствуйте, уважаемый писатель, не знаю Вашего отчества, извините. Не могу обращаться к Вам по имени, так как мне всего 17 лет, буду называть Вас – писатель.
Очень интересны Ваши эссе, не знаю никого, кто бы мог так искусно анализировать Александра Сергеевича Пушкина, кроме Ваc. Из моих знакомых, к сожалению, нет никого, кто мог бы со мною поговорить по какой-либо теме литературы. Очень буду рада, если Вы прочитаете это письмо, потому что мне больше обратиться не к кому. Мне очень хочется понять, почему А.С. Пушкин так завладел сердцами русских людей. Почему никто другой таким тщательным образом не разбирается <...> Неужели его «дар пророчества», как Вы сказали, настолько интересное и привлекающее к себе внимание явление? Нет, я не хочу критиковать этого поэта, я его очень люблю; но кто нам – потомкам тех времен, разрешил тревожить дух поэта после смерти, по тысяче раз пересказывать его биографию, делать какие-то свои собственные выводы, да еще страдать из-за того, что он рано ушел из жизни. Почему именно в этом человеке, конечно, жившем давно, нас интересует русская история, понимание этим человеком положения людей в водовороте истории; и почему именно его произведения мы называем пророческими, ведь все произведения – художественные, и какие-то моменты в них – ничего кроме простого воображения писателя. Неужели эти воображения и интересуют нас, их мы называем «даром пророчества?» Или что-то другое? Но ведь все остальное – красивый пересказ событий тех времен! Или я ошибаюсь? Человеку свойственно ошибаться.
Имя А. С. Пушкина фигурирует почти во всех науках. Что же он такого сделал, чтобы о нем говорили повсюду: в школе, дома, по телевизору, радио, на улице, на праздниках и даже в шумных компаниях. Почему других, не менее известных писателей и поэтов, мы часто забываем в повседневной жизни, как это можно объяснить?<...> Мы не можем найти подходящих слов, когда видим что-то похожее на то, что описано в его стихах, чтобы изобразить явление по-своему. И мы смотрим на это явление, и в голове проговариваются строчки из Пушкина. Почему Тургенев, Достоевский и даже Толстой не приходят нам в голову, когда мы видим симпатичную молодую девушку, которая очень часто бывает похожа именно на «Татьяны милый идеал», а, например, не на княжну Мэри или Наташу Ростову. Никто ведь при обычных обстоятельствах не вспомнит монолог Фамусова или как начинается «Мцыри». Но почти каждый с уверенностью начнет «Евгения Онегина»: «Мой дядя самых честных правил...» и т.д. Почему так происходит? Неужели этот великий поэт – А.С. Пушкин – самый умный? Наверно, поэтому Бог ему позволил «жить» вечно и во все времена волновать сердца людей. Почему же тогда он не сделался царем, почему не вознесся над всем миром и не провозгласил свою волю, не сказал свое вечное слово? На этот вопрос я не могу ответить. Возможно, эти мысли – только игра моего воображения.
А может быть, он нам просто понравился своим умением находить счастье в повседневной жизни и проблемах, красиво описывать явления природы и возносить хвалу женскому обаянию. Может, именно поэтому мы решили поискать в его сочинениях что-то особенное и, заметив скрытый смысл в его произведениях (возможно, этот смысл мы сами и придумали), провозгласили Пушкина пророком. А что нам оставалось делать? Может, мы просто не поняли его слова, что он хотел сказать, и каждый пытается по-своему что-то объяснить. Естественно, он нас не спрашивал, о чем ему писать, чтобы нам было интересно читать и легко понимать. Поэтому мы должны мыслить по-пушкинскому, т.е. как он думал, а не по-своему, чтобы в чем-то разобраться. Иначе никто не поймет этого человека, кроме него самого. И все это непонятное мы называем сверхъестественным, иначе пророчеством. Может, так?
Зачем же тогда учителя удивляются на детей, которые говорят, что не понимают Пушкина. Какой парадокс.
Конечно, каждый понимает по-своему поэзию (прозу), каждому она приносит чуточку наслаждения: чувствовать или анализировать; но невозможно, чтобы все видели в ней одно и то же <...>.
Я тоже во многом не понимаю Пушкина, в чем-то с ним не соглашаюсь, но еще больше не понимаю, зачем “по ниточкам”, “по деталькам” его разбирать, ведь он не конструктор, а целый, и человек. Конечно, поэта можно анализировать и нужно, но там, где он показывает свои мысли, а не там, где он “играет” или сомневается. Ведь мы можем со злорадством найти ниточку несовершенства в его поэзии (прозе) и обличить перед всем светом, гордясь находкой. Во что это может вылиться – все его труды «в пух и прах»? Такого нельзя допустить. Я боюсь подобных мыслей.
Если Вам это кажется глупыми, субъективными измышлениями, уважаемый писатель, не отвечайте на возникшие вопросы, но я буду рада, что Вы выслушали мои мысли, и попытаюсь сама найти ответы.
Смирнова Надя. 16.06.2001 г.
Говорят, что Бог троицу любит. Дважды – это есть в обеих моих книгах – обращался я к случаям из своей жизни, когда Пушкин с неожиданной, неправдоподобной (иные коллеги и критики никак не верили – иронизировали или прощали) наглядностью представал в живых связях с жизнью нашей нынешней, с общей нашей судьбой – человеческой и народной; когда «народная тропа» въяве просматривалась меж заботами житья-бытья и эмпиреями науки. И вот – третья встреча такого рода.
Впрочем – такого, да не такого. Прежних, давних теперь уже, моих собеседников проблема Пушкина волновала со сторон пусть важных, но частных; само явление Пушкина, его природа, масштаб, уникальность места в культуре и истории России были вне обсуждений, тут все было ясно, все решала полуторавековая – начиная с Гоголя, продолжая Достоевским и до наших дней – традиция осмысления феномена Пушкина, и мы были внутри нее, я и мои собеседники. В этом же письме дело обстоит иначе: а что, собственно, такое – Пушкин, «этот поэт»? Иначе говоря, Смирнова Надя, сама, вероятно, о том не подозревая, от лица «новых поколений» бросает названной выше традиции вызов – и притом так, словно и традиции никакой не было, а просто надо начать все заново: почему, мол, яблоко падает не вверх, а вниз?
И вот я сижу за столом на расчищенном от зарослей травы пятачке около посаженной мною и могуче вымахавшей за несколько лет березы, передо мною срочная работа, времени нет, а я сижу и размышляю, как мне быть с письмом замечательной девочки прямого и самостоятельного характера, чистой души и явно философского склада ума, чего больше в ее вопросах – неведения в делах эстетики и филологии, веяний новейшей базаровщины или отважной пытливости, стремления «во всем... дойти до самой сути», как сказал поэт прошлого ХХ века? Что мне отвечать на наивные и детски глубокие, суровые и целомудренные вопросы этого быстрого разумом Невтона века XXI?
А вот именно то и отвечать, соображаю я, что сказано здесь, в этих двух книгах, которые я готовлю к изданию, а когда выйдут – подарю Наде Смирновой. Ибо как бы наивно или шокирующе для нас, «старых русских», ни выглядели иные ее вопросы, – они ведь в сущности те же, какие лежали когда-то (да и сейчас лежат) в основе моей работы. Так что адрес – не только почтовый – найден верно. Традиция не осталась за бортом: ей бросает, в старой как мир жажде истины, вызов просто человек, выросший уже в новую эру, в новой России, лишенный многих драгоценных культурных и иных ориентиров и свободный выбирать, на голой земле, – какие традиции и ценности ему близки и что такое культура: предмет потребления или труд души. И к ней же, к этой старой традиции, обращается он как к наиболее желанному собеседнику – ибо, судя по всему, выбирает труд души.
Ничего случайного в жизни не бывает. Письмо, первое за двадцать лет, нашло меня в деревне как раз тогда, когда это нужно было мне, моему делу. И в нем оказалось востребовано “новым поколением” то, что я пытаюсь постигнуть – в жизни, в человеке, в культуре, в России, – через изучение Пушкина. И девочка, написавшая письмо, носит, как нарочно, одну из распространеннейших на Руси фамилий. И зовут ее – Надежда.
Воля ваша, во всем этом что-то есть.